Его голос неуверенно стих.
– Не можешь, – решительно сказал Уэнслидейл. – Они не то что Америка и всякие эти страны. Они по-настоящему настоящие. И потом, они принадлежат всем нам. Они наши.
– И ты не сможешь сделать их лучше, – добавил Брайан.
– И даже если попробуешь, мы все узнаем, – вставила Язва.
– Ну, если вас только это заботит, не волнуйтесь, – беззаботно начал Адам, – потому что я могу сделать так, чтобы вы делали все, чего мне хочется…
Он остановился, когда его уши с ужасом услышали те слова, что произнес рот. ЭТИ попятились.
Бобик прикрыл лапами голову.
Лицо Адама выглядело как символ крушения империи.
– Нет, – хрипло сказал он. – Нет. Вернитесь! Я приказываю!
Они замерли, готовые броситься прочь.
Адам смотрел на них
– Нет, я не то хотел… – начал он. – Вы же мои друзья…
Его передернуло. Голова откинулась назад. Он поднял руки и ударил кулаками в небо.
Его лицо исказилось. Меловое дно карьера под кроссовками пошло трещинами.
Адам открыл рот и издал вопль. Такой вопль не мог родиться в простом смертном горле. Он взмыл из карьера, слился с бурей, и тучи свернулись новыми, отвратительными на вид комками.
Он длился и длился и длился.
Он эхом летел через всю вселенную, которая намного меньше, чем верят физики. Он сотрясал небесные сферы.
В нем звучала утрата, и долго не было ему конца.
Потом он кончился.
Словно что-то лопнуло.
Голова Адама опустилась. Он открыл глаза.
Что бы ни стояло в центра карьера до этого, теперь там стоял Адам Янг. Адам Янг, который стал мудрее, но тем не менее – Адам Янг. Возможно, даже более Адам Янг, чем когда бы то ни было.
Жуткая тишина в карьере сменилась привычной, уютной тишиной – всего лишь простым отсутствием звука.
Освободившись, ЭТИ прижались к меловой стене, не отрывая от Адама глаз.
– Все нормально, – тихо сказал Адам. – Язва… Уэнсли… Брайан… Идите сюда. Все нормально. Все хорошо. Теперь я все знаю. И вы должны мне помочь. Иначе это случится. На самом деле случится. Случится, если мы чего-нибудь не сделаем.
Водопровод Жасминового Домика рычал и плевался и обдавал Ньюта водой цвета светлого хаки. Холодной водой. Вероятно, это был самый холодный из всех холодных душей, которые когда-либо приходилось принимать Ньюту.
Однако нужного действия он не оказал.
– Небо красное, – сказал он, вернувшись в комнату. Он ощущал себя немного маньяком. – Полчетвертого вечера. В августе. Что это значит? С точки зрения мореходных дел мастера, скажем? «Если небо красно вечером, моряку бояться нечего…» Я хочу сказать – если красное небо по вечерам вызывает восторг у моряка, то что вызывает восторг у оператора компьютерных систем на супертанкере? Или это пастухи не боятся красного неба по вечерам? Никогда не мог запомнить.
Анафема разглядывала штукатурку в его волосах. Душ не помог – он ее только размочил и она расползлась по всей голове, так что Ньют теперь был словно в белой шляпе, из которой торчали волосы.
– Здорово тебя ударило, – сказала она.
– Да нет, это я сам, когда стукнулся головой о стену. Ну, помнишь, когда ты…
– Помню. – Анафема выглянула в разбитое окно и вопросительно посмотрела на Ньюта. – Как ты считаешь, оно цвета крови? – спросила она. – Это очень важно.
– Я бы не сказал, – отозвался Ньют, выхваченный из потока собственных мыслей. – Не то, чтобы крови. Оно скорее розоватое. Наверно, буря подняла много пыли в воздух.
Анафема рылась в карточках с прекрасными и точными пророчествами.
– Что ты делаешь? – спросил он.
– Пытаюсь найти перекрестные ссылки. И до меня никак не…
– Можешь не беспокоиться, – сказал Ньют. – Я знаю, что означает последняя строка из стиха 3477. Сообразил, когда…
– Что ты хочешь сказать этим «я знаю, что означает…»?
– Я видел ее, когда ехал сюда. И не надо на меня кричать. У меня голова болит. Я хочу сказать, я ее видел. На вывеске на воротах вашей авиабазы. Только она совсем не про миг. Там написано: «МИР – НАША РАБОТА». Такое обычно пишут на вывесках рядом с авиабазами. Типа «Стратегическое авиационное командование, 8657745-я эскадрилья “Орущие Синие Дьяволы”, МИР – НАША РАБОТА», или что-нибудь такое. – Ньют схватился за голову. Состояние эйфории бесповоротно проходило. – Если Агнесса права, в этот момент какой-нибудь маньяк, наверно, расчехляет ракеты и вскрывает стартовые шахты. Или что там у них?
– Ничего подобного, – твердо сказала Анафема.
– Да точно! Что я, кино не смотрю? Назови хотя бы одну причину, по которой ты настолько в этом уверена!
– Там нет никаких бомб. Ракет тоже. Всем в округе это известно.
– Но это же воздушная база! Там есть посадочные полосы!
– Только для транспортных самолетов и так далее. У них там оборудование для связи, и все. Радио и прочее. И ничего, что может взорваться.
Ньют уставился на нее.
Перед нами Кроули. Он едет по шоссе М40 в сторону Оксфордшира на скорости 180 км/ч. Даже самый намеренно невнимательный наблюдатель отметит ряд странностей в его внешности. Например, плотно сжатые оскаленные зубы или тусклое красное сияние из-под стекол темных очков. И машину. Его машина была самым недвусмысленным намеком.
Кроули начал путь в своем «бентли» и, черт побери, собирался завершить его в том же «бентли». При этом даже такой любитель автомобилей, у которого в личной коллекции есть пара мотоциклетных очков времен королевы Виктории, не смог бы опознать в его машине антикварный «бентли». Уже не смог бы. Он вообще не узнал бы в нем «бентли» – ни одну из моделей. Он смог бы только предположить – пятьдесят на пятьдесят – что это когда-то было автомобилем.