Добрые предзнаменования - Страница 115

115

* * *

Воскресенье, после полудня.

Высоко над Англией «Боинг-747», словно большой шмель, летел на запад. В салоне первого класса мальчик по имени Маг отложил журнал с комиксами и поглядел в окно.

Это были очень странные дни. Он так и не понял, зачем его отца срочно вызывали на Ближний Восток, однако точно знал, что этого не понял и его отец. Видимо, что-то культурное. А там толпа смешных типов в полотенцах вокруг головы и с очень плохими зубами повела их на экскурсию по каким-то старым развалинам. Если уж говорить о развалинах, Маг видал и получше. А потом один из этих типов, совсем старый, спросил у него, не хочет ли он сделать чего-нибудь. И Маг сказал, что он хочет уехать.

Вид у них при этом был очень недовольный.

И теперь он возвращался в Штаты. Возникла какая-то неразбериха с билетами, или с рейсами, или с табло в аэропорту, в общем, что-то странное. Он-то точно думал, что отец собирается обратно в Англию. Магу нравилась Англия. Отличная страна – в ней здорово быть американцем.

В этот момент самолет пролетал как раз над спальней Жирняги Джонсона в Нижнем Тэдфилде, и Жирняга рассеянно листал журнал, который он купил исключительно потому, что на его обложке была красивая фотография с тропической рыбкой.

Через несколько страниц Жирняга рассеянно наткнется на большую (на весь разворот) богато иллюстрированную статью про американский футбол и про то, как он входит в моду в Европе. Что тоже было странно: когда журнал печатали, на этом месте была статья о фотографировании в условиях пустыни.

Но именно этот журнал изменит его жизнь.

А Маг улетел в Америку. Он все же заслуживал чего-нибудь (в конце концов, первые друзья не забываются никогда, даже если вы встретились, когда вам было всего несколько часов от роду) и та сила, которая в этот конкретный момент управляла судьбой человечества, решила: Так ведь он едет в Америку! Я вот считаю, что может быть лучше, чем съездить в Америку…

Там тридцать девять сортов мороженого. Может, даже больше.

* * *

После полудня в воскресенье у мальчика и его собаки найдется миллион занятий. Адам мог назвать четыреста или пятьсот, даже не задумываясь. Захватывающие, увлекательнейшие занятия: завоевывать планеты, укрощать львов, открывать потерянные миры в Южной Америке, где полно динозавров, с которыми можно подружиться.

Он сидел в садике и водил камешком по земле, и вид у него был самый что ни на есть подавленный.

Отец, вернувшись с авиабазы, обнаружил, что Адам спит, причем спит с таким видом, словно он вообще весь вечер провел в постели. Даже похрапывает, для пущего правдоподобия.

Тем не менее, за завтраком на следующее утро выяснилось, что этого было недостаточно. Мистер Янг не слишком любил, когда ему приходилось вечером в субботу отправляться колесить по всей округе в поисках непонятно чего. И если по какой-то невообразимой причуде мироздания Адам и не был виноват в том, что произошло прошлой ночью – что бы там ни произошло, потому что точно никто ничего сказать не мог, но все были уверены, что что-то произошло – он, несомненно, в чем-то был виноват наверняка. Такова была последовательность рассуждений мистера Янга и она всегда служила ему верой и правдой последние одиннадцать лет.

Удрученный Адам сидел перед домом. Августовское солнце висело высоко в августовском безоблачно-синем небе и за изгородью пел дрозд, но Адаму казалось, что от этого становится только хуже.

Бобик сидел у ног Адама. Он пытался помочь, главным образом тем, что эксгумировал косточку, которую закопал четырьмя днями раньше, и притащил ее к ногам хозяина. Но Адам только мрачно посмотрел на нее, так что в конце концов Бобик забрал ее обратно и снова предал земле. Он сделал все, что мог.

– Адам?

Адам обернулся. Над изгородью появились три физиономии.

– Привет, – сказал Адам безутешным тоном.

– В Нортон приехал цирк, – сообщила Язва. – Уэнсли туда ездил, и все видел. Они только начинают устанавливаться.

– У них там палатки, и слоны, и жонглеры, и практически дикие животные, и так далее, и… и… вообще! – выпалил Уэнслидейл.

– Мы думали, может, вместе съездим туда и посмотрим, как они устанавливаются, – предложил Брайан.

На секунду сознание Адама захлестнули картинки цирковой жизни. Цирк вообще-то дело скучное, когда его уже установили. По телику и то больше интересного показывают. Но вот когда его устанавливают… Конечно, они бы все вместе туда поехали и помогли бы ставить палатки и купать слонов, и на циркачей произвело бы такое впечатление умение Адама обращаться с животными, что на вечернем представлении именно он, Адам (вместе с Бобиком, Всемирно Известная Цирковая Дворняжка) выводил бы слонов на манеж, и…

Бесполезно.

Он печально покачал головой.

– Не могу я никуда идти, – сказал он. – Они так сказали.

Все помолчали.

– Адам, – робко спросила Язва, – что же все-таки случилось ночью?

Адам пожал плечами.

– Да так, ничего особенного, – ответил он. – Всегда одно и то же. Просто хочешь помочь, а на тебя смотрят так, словно ты кого-нибудь зарезал, и вообще…

Они снова помолчали. ЭТИ во все глаза смотрели на своего павшего вождя.

– А тогда когда тебя выпустят, а? – спросила Язва.

– Никогда. Буду здесь сидеть год за годом, много-много лет. Когда меня выпустят, я буду уже полный старик, – ответил Адам.

– А завтра? – спросил Уэнслидейл.

Адам оживился.

– А завтра конечно! – заявил он. – До завтра они уже все забудут. Вот увидите. Так всегда бывает! – Он посмотрел на них, словно взъерошенный Наполеон с незавяванными шнурками, сосланный на обсаженную розами Эльбу. – Вы идите, – сказал он им, и издал короткий, гулкий, как из бочки, смешок. – Обо мне не беспокойтесь. Со мной все будет в порядке. Завтра увидимся.

115