Добрые предзнаменования - Страница 9

Миссис Янг пошевелилась.

– Вы уже выбрали для него имя? – хитро прищурилась сестра Мэри.

– А? – отозвался мистер Янг. – Да. Нет. Нет, еще не выбрали. Если бы была девочка, мы бы назвали ее Люсиндой в честь моей мамы. Или Жерменой. Это Дейрдра так решила.

– Девочку можно было бы назвать Полынь, – сказала сестра Мэри, вспомнив школьный курс литературы. – А мальчика – Дамиан, или Дэмьен, если по-вашему. Очень модное нынче имя.

* * *

Анафема Деталь – ее мать была не слишком начитана в вопросах религии и, когда ей однажды встретилось красивое слово, она решила, что это прелестное имя для девочки – была восьми с половиной лет от роду, и она читала Книгу, спрятавшись под одеяло с фонариком.

Другие дети учатся читать по детским книжкам с цветными картинками, на которых изображены арбузы, белки, вараны и так далее. Но не в семье Анафемы Деталь. Анафема училась читать по Книге.

Там не было ни арбузов, ни белок. Хотя одна картинка была: неплохая гравюра на дереве восемнадцатого века, на которой была изображена Агнесса Псих, сжигаемая на костре, и, с виду, немало этим довольная.

Первое слово, которое прочла Анафема, было «прекрасныя». Очень немногие дети в возрасте восьми с половиной лет знают, что «прекрасные» может означать также «абсолютно правильные», но Анафема была именно из числа очень немногих.

Вторым словом было «точныя».

Первой фразой, которую оно прочла вслух, было следующее:

«Истинно говорю вамъ, и поручаю вамъ слова мои: Поскачутъ Четверо, и Четверо также поскачутъ, и Трое поскачутъ в Небесах промежъ, и Одинъ поскачетъ в пламене, и не остановитъ Их ни рыба, ни гроза, ни путь, ни Дiаволъ, ни Ангелъ. И ты будешь с ними, Дитя мое».

Анафеме нравилось читать про себя.

(Есть такие детские книги, которые могут заказать родители, читающие правильные воскресные газеты. В них можно впечатать имя их ребенка вместо имени главного героя или героини. Предполагается, что это будет способствовать поднятию интереса ребенка к книге. В этом конкретном случае в Книге рассказывалось не только про Анафему – причем без малейшей ошибки – но и про ее родителей, и бабушек с дедушками, и всех ее предков вплоть до семнадцатого века. На данный момент Анафема еще слишком мала, чтобы думать о ком-то, кроме себя, и придавать значение тому, что в книге не упоминаются ни ее дети, ни, если уж об этом зашла речь, какие-либо события после одного определенного момента, который наступит через одиннадцать лет. Когда тебе восемь с половиной, одиннадцать лет – это целая жизнь, и разумеется, если верить Книге, так оно и есть.)

Анафема была способным ребенком. У нее было бледное лицо, черные волосы и черные глаза. Как правило, рядом с ней люди чувствовали себя неудобно: эту особенность, вместе с чрезмерным талантом экстрасенса, проявлявшимся, как правило, некстати, она унаследовала от своей пра-пра-пра-пра-прабабушки.

Она была развита не по летам и хорошо владела собой. Единственное, за что учителям хватало мужества корить Анафему – это правописание, хотя здесь все ее проблемы были не в ужасных ошибках, а в том, что писала она по правилам, устаревшим лет этак на триста.

* * *

Монашки взяли Дитя А и подложили вместо него Дитя Б под носом жены атташе по культурным связям и ее охранников, искусно изъяв из палаты одного младенца («надо взвесить, дорогуша, это обязательно, так полагается») и через некоторое время вернув в палату другого.

Сам атташе по культурным связям, Тадеуш Дж. Даулинг, отсутствовал, поскольку его несколько дней назад срочно вызвали в Вашингтон. Однако он связался с миссис Даулинг по телефону и на всем протяжении родов не отрывался от трубки, помогая ей дышать ровнее.

На пользу делу, правда, не пошло то, что он одновременно разговаривал по другому телефону со своим советником по инвестициям. В какой-то момент он даже был вынужден переключить жену в режим ожидания на двадцать минут.

Ничего страшного.

Рождение ребенка – самое радостное событие из всех, которые могут разделить два человека, и он не собирался пропустить ни единой секунды.

Уезжая, он поручил одному из охранников записать роды на видео.

* * *

Зло, как правило, не дремлет, и, соответственно, плохо понимает, почему вообще кто-то должен спать. Но Кроули поспать любил, и для него это было одной из мелких радостей жизни. Особенно после сытного обеда. Он проспал, к примеру, большую часть девятнадцатого столетия. И не потому, что так было надо, просто ему это нравилось.

Мелкие радости жизни. Пожалуй, стоит обратить на них больше внимания, пока еще есть время.

«Бентли» рычал и вгрызался в ночь, направляясь на восток.

Разумеется, Кроули поддерживал идею Армагеддона – вообще говоря. Если бы у него спросили, зачем он торчал тут столько веков и, спустя рукава, вмешивался в дела человеческие, он бы ответил: «Ну конечно, чтобы приблизить Армагеддон и победу Преисподней». Но одно дело – готовить Армагеддон, и совсем другое – видеть, что он вот-вот действительно случится.

Кроули всегда знал, что никуда не денется, когда наступит конец света, потому что был бессмертен, и никакого выбора у него не было. Но он все равно надеялся, что до конца света еще далеко.

Потому что ему порядком нравились люди. А это большой недостаток для демона.

Нет, конечно, он делал все, что мог, чтобы ухудшить их и без того краткую жизнь. В этом была суть его работы, но он не мог придумать ничего настолько плохого, чтобы хоть в чем-то сравняться с теми гадостями, которые они придумывали сами. Похоже, это был просто талант, каким-то образом встроенный в них с самого начала. Они приходили в мир, который в любой из тысячи мелочей был настроен против них, а потом все свои силы тратили на то, чтобы сделать его еще хуже. С течением времени Кроули испытывал все большие трудности, пытаясь придумать что-нибудь настолько дьявольское, чтобы выделиться на общем омерзительном фоне. В последнюю тысячу лет ему иногда хотелось послать в Преисподнюю письмо примерно следующего содержания: «Слушайте, здесь, наверху, уже можно прекращать работу; можно вообще закрыть Дис, Пандемониум и прочие адские города и перебраться сюда на постоянное место жительства; мы не можем сделать ничего, чего они сами уже не сделали, а они делают такое, что нам и в голову никогда бы не пришло, причем нередко используют электричество. У них есть то, чего нет у нас. У них есть воображение. И, разумеется, электричество».