– Что пили, сэр? – спросил сержант без тени надежды в голосе.
– Да ничего я не пил, недоумок! Ты что, сам рыбу не видишь?
Довольно крупный осьминог вяло помахал им щупальцем с самого верха кучи. Сержант с трудом удержался, чтобы не помахать в ответ.
Другой патрульный наклонился к своей машине и докладывал по радио: «…листы железа и рыба загородили проезд по М6 в южном направлении примерно в полумиле к северу от десятого перекрестка. Нам придется перекрыть все южное направление для грузовых машин. Ага».
Дождь стал вдвое сильнее. Юная форель, чудесным образом выжившая при падении, отважно пустилась в плаванье на Бирмингем.
– Это было чудесно, – сказал Ньют.
– Отлично, – сказала Анафема. – И тогда Земля тронулась с места. Для всех. – Она поднялась с пола, и, не собрав одежду, разбросанную по ковру, пошла в ванную.
– То есть просто чудесно, – крикнул ей вдогонку Ньют. – Просто просто чудесно. Я всегда надеялся, что так и будет. Так оно и было.
Послышался шум воды.
– Что ты делаешь? – спросил он.
– Стою под душем.
– А. – Ньют пустился в неясные размышления: всем надо мыться после этого или только женщинам. И у него появились подозрения, что какое-то отношение к этому имеют биде.
– Знаешь, что я тебе скажу? – начал Ньют, когда Анафема вышла из ванной, завернувшись в пушистое розовое полотенце. – Можем повторить.
– Нет, – ответила она, – не сейчас.
Она вытерлась и принялась собирать одежду с пола. Потом, не стесняясь Ньюта, она стала одеваться. Ньют, обычно готовый при посещении бассейна полчаса ждать, пока освободится кабинка для переодевания, лишь бы не разоблачаться в присутствии других, почувствовал легкий шок и сильный душевный трепет.
Тело Анафемы то открывалось его взору, то снова скрывалось из виду, словно руки иллюзиониста. Ньют все пытался пересчитать ее соски, и это ему никак не удавалось, хотя он не имел ничего против.
– Почему нет? – спросил он.
Он собирался добавить, что это не займет слишком много времени, но внутренний голос посоветовал ему не делать этого. Он очень быстро взрослел.
Анафема пожала плечами – не самый простой трюк, если одновременно ты пытаешься влезть в скромную черную юбку.
– Она сказала, это будет всего один раз.
Ньют молча открыл рот два или три раза, а потом сказал:
– Нет. Не могла она так сказать. Она не могла предсказать этого. Я не верю.
Анафема, которая уже оделась, подошла к картотеке, вытащила карточку и протянула ему.
Ньют прочел ее, зарделся и, не открывая рта, отдал обратно.
Не потому, что Агнесса все знала заранее и выразилась самым незамысловатым образом. Его больше смутило то, что за сотни лет различные представители семейства Деталей оставили на полях свои одобрительные комментарии.
Анафема передала ему сырое полотенце.
– Держи, – сказала она. – И поторопись. Я займусь сэндвичами, а потом нам надо еще приготовиться.
Он посмотрел на полотенце.
– А это для чего?
– Для душа.
А. Так значит, это делают и мужчины, не только женщины. Он обрадовался, что ему удалось это выяснить.
– Только не задерживайся, – сказала она.
– Почему? Нам что, нужно убраться отсюда, потому что дом взорвется через десять минут?
– Да нет, у нас есть еще пара часов. Просто я использовала почти всю горячую воду. А у тебя в волосах полно штукатурки.
Еще один порыв ветра, уже из числа отставших, налетел на Жасминовый Домик, и Ньют, заняв стратегическую позицию за сырым розовым полотенцем, уже не таким пушистым, бочком пробрался в ванную и полез под холодный душ.
Сон Шедуэлла: он летит над деревенским лугом. В центре луга – огромная куча щепок и хвороста. Из середины кучи торчит деревянный столб. Мужчины, женщины, дети стоят в траве вокруг, глаза горят, щеки раскраснелись в предвкушении зрелища.
Неожиданное оживление в толпе: десять мужчин идут по лугу и ведут приятную женщину средних лет; в молодости она, по всей вероятности, была весьма мила, и сквозь сонное сознание Шедуэлла проплывает слово «хорошенькая». Перед ней шагает Армии Ведьмознатцев рядовой Ньютон Импульсифер. Нет, это не Ньют. Этот старше и одет в черную кожу. Шедуэлл с удовлетворением узнает древний мундир Армии Ведьмознатцев майора.
Женщина взбирается на кучу мусора, охватывает столб за спиной руками, и ее привязывают к столбу. Поджигают хворост. Она обращается к толпе, что-то говорит, но Шедуэлл слишком высоко, чтобы расслышать, что именно. Толпа подходит ближе к костру.
Ведьма, думает Шедуэлл. Они сжигают ведьму. В груди у него теплеет. Вот это хорошо, это правильно. Так и должно было быть.
Только…
Она поднимает голову, смотрит прямо на него, и говорит:
– И ты тоже, старый полоумный дурак.
Только она же умрет. Она сгорит заживо. И Шедуэлл, во сне, понимает, что это ужасная смерть.
Языки пламени поднимаются выше.
И женщина смотрит вверх. Она смотрит прямо на него, хотя он и невидим. И она улыбается.
А потом раздается БУМ!
Удар грома.
Это гром, подумал Шедуэлл, проснувшись в непоколебимой уверенности, что на него все еще кто-то смотрит.
Он открыл глаза, и тринадцать стеклянных глаз уставились на него с разносортных пушистых мордочек на многочисленных полочках будуара мадам Трейси.
Он отвел глаза и взглянул прямо в лицо кому-то, кто не отрывал от него взгляда. Это был он.
Ох, в ужасе подумал он, это у меня, значит, дух от тела отделился. Я себя самое вижу со стороны, ну, на этот раз мне точно конец…