Щелчок.
Автоответчик начал проигрывать запись о том, что Кроули нет. Потом послышалось «би-ип», и, уже с кассеты, в динамике взревел голос:
– Ага! Что? Ах ты змий поганый!
Индикатор приема нового сообщения замигал.
Он мигал яростно, словно крохотный, багровый, разъяренный глаз.
Жаль, что у меня уже нет ни святой воды, ни времени, чтобы бросить в нее кассету и подождать, пока она растворится, подумал Кроули. Однако и ту воду, которая пошла на последний душ Лигура, Кроули добыл с большим риском, она стояла в сейфе уже много лет, просто на всякий случай, и даже сам факт ее наличия в доме уже вызывал у Кроули известное беспокойство. А может… а может… да, а что случится, если он вставит кассету в магнитолу в машине? Тогда можно будет проигрывать Хастура снова и снова, пока он не превратится в Фредди Меркьюри. Нет. Хастур, конечно, гад, но нужно знать меру.
Где-то вдалеке послышались раскаты грома.
Времени у него не было.
Ехать ему было некуда.
И он поехал куда-нибудь. Он прыгнул в «бентли» и ринулся в сторону Вест-Энда, словно за ним гнались все демоны ада. Как оно, в общем-то, и было.
Мадам Трейси услышала, как Шедуэлл медленно взбирается по лестнице – медленнее обычного и поминутно останавливаясь. Обычно он несся по лестнице так, словно ненавидел каждую ступеньку.
Она открыла дверь. Шедуэлл стоял, прислонившись к стене на площадке.
– Ах, мистер Шедуэлл, – воскликнула она, – что с вашей рукой?
– Отойди прочь, женщина, – прорычал Шедуэлл. – Я сам не знаю всей своей силы!
– Но почему вы ее так странно держите?
Шедуэлл попытался втиснуться спиной в стену.
– Отойди, говорю, чтоб мне за тебя потом не отвечать!
– Да что такое с вами стряслось, мистер Шедуэлл? – спросила мадам Трейси, пытаясь взять его под руку.
– Ничего не стряслось! Ничего!
Ей удалось схватить его. И он, Шедуэлл, орудие гнева Господня, не смог ей противиться, и она втащила его в свое жилище.
Он еще ни разу не заходил к ней, по крайней мере, не наяву. Ему снилось, что в ее комнатах кругом шелка, богатые портьеры и то, что он мысленно называл «благовонными фимиамками». И в самом деле, в дверях кухоньки висели занавески из бисера. Еще там была лампа, чьей-то весьма неопытной рукой сделанная из бутылки из-под кьянти (как и у Азирафеля, представления мадам Трейси о том, что такое шик, относились примерно к 1953 году). А посреди комнаты стоял стол, покрытый бархатной скатертью, и на скатерти лежал хрустальный шар, все чаще и чаще служивший мадам Трейси единственным источником дохода.
– Мне кажется, вам сейчас очень нужно лечь, мистер Шедуэлл, – сказала она тоном, не терпящим пререкательств, и повела его в спальню. Он был слишком сбит с толку, чтобы протестовать.
– Но там юный Ньют, – бормотал Шедуэлл, – один, а супротив него языческие страсти и оккультные пороки.
– Тогда, я уверена, он знает, что с ними делать, – отрезала мадам Трейси. Ее представления о том, что в данный момент происходит с Ньютом, возможно, были намного ближе к реальности, чем мысли Шедуэлла. – И еще я уверена, что ему не понравится, когда вы доводите себя работой до такого состояния. Просто прилягте, а я приготовлю по чашечке чаю.
И за ее спиной с негромким треском сомкнулись бисерные занавески.
Шедуэлл неожиданно оказался один. При этом, насколько он мог сообразить остатками своего вдруг пошатнувшегося сознания, он лежал на ложе греха – один, но в данный момент он не мог придти к определенному мнению, лучше это или хуже, чем лежать на ложе греха не одному. Он повернул голову, чтобы осмотреться.
Представление мадам Трейси о том, что является эротичным, уходило корнями в те годы, когда молодые люди росли в полной уверенности, что женщины анатомически отличаются укрепленными спереди мячиками, Бриджитт Бардо можно было назвать «сексуальной кошечкой» без опасения вызвать смех, и действительно издавались журналы с названием вроде «Барышни в подвязках». Из одного из этих котлов распущенности она, кстати, почерпнула идею о том, что мягкие игрушки в спальне создают интимно-кокетливую атмосферу.
Шедуэлл остановил взгляд на большом потертом плюшевом медведе, у которого не хватало одного глаза и пол-уха. Вполне возможно, его звали «мистер Баггинз».
Он повернулся в другую сторону. Его глазам предстал мешок для пижамы в форме животного, которое могло быть собакой, хотя, с другой стороны, могло быть и скунсом. Оно жизнерадостно улыбалось.
– Фу, – сказал он.
Память никак не желала отпускать его из цепких лап. Он сделал это. Насколько ему было известно, еще никому в Армии не удавалось изгнать демона. Ни Хопкинсу, ни Сифтингсу, ни Дайсмену. Может быть, даже старшему сержанту Масстеру, которому принадлежал абсолютный рекорд по числу обнаруженных колдунов и ведьм. Рано или поздно любой армии попадает в руки абсолютное оружие и, по мнению Шедуэлла, в данный момент оно пребывало в его руке.
И пошла она подальше, доктрина ненанесения первого удара. Вот он только чуть передохнет, раз уж он здесь, а потом, наконец, Силы Тьмы встретятся с достойным противником…
Когда мадам Трейси принесла чай, он храпел. Она тактично прикрыла дверь, с чувством большой благодарности, потому что через двадцать минут у нее должен был начаться сеанс, а отказываться от денег в наши-то дни по меньшей мере неумно.
Хотя мадам Трейси по любым меркам была весьма недалекой особой, в некоторых делах у нее был своего рода инстинкт, и в том, что касается любительского подхода к вещам оккультным, он ее не обманывал. Она прекрасно понимала, что ее клиентам нужен именно любительский подход. Они не хотели полностью погружаться в многоплановую природу Пространства-Времени, они лишь хотели убедиться, что мама, расставшись с жизнью, чувствует себя в целом неплохо. Им нужна была лишь чуточка Тайного Знания, чтобы придать остроты пресным блюдам повседневности; при этом желательно, чтобы подавались они порциями максимум по сорок пять минут и перемежались чаем с печеньем.