Добрые предзнаменования - Страница 69

И у Ангела, что отмечает добрые и злые дела людей, не будет со мной никаких проблем, потому что в книге моей жизни на каждой странице будет написано «см. выше», год за годом. Ну что я действительно успел сделать? Ни разу не ограбил банк. Ни разу даже не был оштрафован за неправильную парковку. Ни разу не был в тайском ресторане…

Где-то с веселым звоном разбилось стекло, вылетев из еще одного окна. Анафема обняла Ньюта со вздохом, в котором не было и тени разочарования.

Я никогда не был в Америке. И во Франции не был, потому что Кале все-таки не считается. Я не научился ни на чем играть.

Приемник замолк, потому что наконец не выдержали провода.

Он зарылся лицом в ее волосы.

Я никогда…

* * *

Послышалось тонкое «пинь!».

Шедуэлл, который обновлял зарплатные ведомости Армии, поднял глаза, не расписавшись за младшего капрала Смита.

Ему понадобилось некоторое время на то, чтобы заметить, что сияющей булавки Ньюта на карте не было.

Он слез со стула, бормоча что-то себе под нос, и, пошарив по полу, нашел ее. Он потер ее о рукав и воткнул обратно в Тэдфилд.

Он как раз расписывался за рядового Стола, который получал сверх обычного еще два пенни в год на сено, когда снова послышалось «пинь!».

Он поднял булавку, с подозрением оглядел ее и с такой силой вонзил в карту, что она вошла в штукатурку на стене. Потом он вернулся к своей бухгалтерии.

И услышал «пинь!».

На этот раз булавка на шаг отлетела от стены. Шедуэлл поднял ее, осмотрел острие, воткнул в карту и принялся наблюдать.

Еще через пять секунд она едва не пронзила ему ухо.

Он снова пошарил на полу, снова воткнул ее в карту и стал держать ее рукой.

Она двигалась. Он налег на нее, не отпуская.

От карты поднялась тонкая струйка дыма. Шедуэлл взвизгнул и сунул пальцы в рот, а раскаленная докрасна булавка рикошетом отскочила от стены напротив и разбила стекло в форточке. Она не хотела оставаться в Тэдфилде.

Через десять секунд Шедуэлл уже рылся в жестянке, служившей Армии Ведьмознатцев кассой. Результатом выемки наличности были пригоршня медных монет, бумажка в десять шиллингов и маленькая фальшивая монетка времен правления Иакова I. Не думая о личной безопасности, он вывернул свои карманы. Добычи, даже c учетом льготного пенсионного проездного, едва хватило бы на то, чтобы выйти из дома, не говоря уже о Тэдфилде.

Из тех, кого он еще знал, деньги могли быть только у мистера Раджита и мадам Трейси. Что до семейства Раджитов, при любой беседе на финансовые темы, которую он мог бы начать в данный момент, неизбежно всплыл бы вопрос оплаты квартиры за семь недель; что же до мадам Трейси, которая была бы просто счастлива занять ему пригоршню потрепанных десяток…

– Да будь я проклят, если приму плоды греха из рук повапленной Иезавели, – сказал он.

Что означало, что больше никого не осталось.

Если не считать…

…этого педика-южанина.

Они оба здесь были, каждый всего по разу, стараясь сократить свой визит как только возможно, причем Азирафель еще пытался не касаться ни одной горизонтальной поверхности. Другого, шикарного южанина-ублюдка в темных очках, обижать – по мнению Шедуэлла – не следовало. В его простой вселенной каждый, кто носил темные очки не на пляже, был, по всей вероятности, преступником. Он подозревал, что Кроули связан с мафией или с теневой экономикой, хотя немало бы удивился, если бы узнал, насколько он близок к почти правильному предположению. Однако другой, не столь крутой, в пальто из верблюжьей шерсти – совсем другое дело. Шедуэлл даже рискнул однажды проследить за ним до самого дома и мог вспомнить, где тот живет. Он считал, что Азирафель – русский шпион. У него можно было попросить денег. Припугнуть слегка.

Это было страшно рискованно.

Шедуэлл взял себя в руки. Может быть, в этот самый момент Ньют терпит невообразимые пытки от рук дочерей тьмы, и это он, Шедуэлл, послал его туда.

– Мы не можем бросить наших ребят, – сказал он, натянул вытертый плащ и бесформенную шляпу и бросился на улицу.

Погода, похоже, портилась.

* * *

Азирафель пребывал в смятении. Он пребывал в нем почти двенадцать часов. Нервы у него, как он сам сказал бы, растянулись по всему дому. Он расхаживал по своему магазинчику, подбирая листки бумаги, снова их роняя, бесцельно перебирая карандаши.

Он должен был все рассказать Кроули.

Нет, не то. Он хотел все рассказать Кроули. А должен был рассказать Небесам. В конце концов, он ведь ангел. Он должен был поступать правильно. Это встроенная функция. Видишь зло – бей без промаха. Кроули, конечно, приложил здесь руку, это точно. Надо было сразу поставить Небеса в известность.

Но он же знал его тысячи лет. Они прекрасно ладили. Они почти понимали друг друга. Иногда он подозревал, что у них больше общего, чем у каждого из них со своим, соответственно, начальством. Например, им обоим нравился этот мир, на который они смотрели не просто как на шахматную доску, на который идет игра космических сил.

Ну конечно, так оно и есть. Вот он, ответ, прямо перед ним. Он останется верен духу своего договора с Кроули, если тихонько намекнет Небесам, и тогда они смогут без особого шума что-нибудь сделать с этим ребенком – ничего слишком плохого, разумеется, мы ведь все Божьи создания, если разобраться, даже такие, как Кроули и Антихрист, и мир будет спасен, и не будет нужды во всем этом Армагеддоне, который все равно никому добра не принесет, потому что всем известно, что Небеса, в конце концов, победят, и Кроули обязательно его поймет.